2004 год. Поздняя осень. Где-то между Петербургом и Москвой.

***
«Боль цветущими кустами чертит кругом райский сад.
Волки воют, ветер носит, черти знают, черти спят.
Им под утро с новой смены котлован рогами рыть,
Деревянными щитами укреплять откосы…»

Голос звучал звонко-звонко, и гитарные струны под тоненькими девичьими пальчиками звенели под стать. Иногда девушка встряхивала головой, и пряди густых волос тёмно-медного цвета вздрагивали, облепляли плечи, спину, лезли в лицо… Она и вправду была похожа на Янку Дягилеву, особенно когда пела её песни.
Собравшиеся в комнате ребята расселись кто где и слушали. Некоторые внимательно, некоторые – рассеянно, иногда совмещая приятное с полезным, занимаясь попутно чем-нибудь ещё.

Привалившийся к боку дивана Сашка Шаман лениво глядел на поющую девушку. За несколько лет, что они с ней провели вместе в одной компании, он уже слишком привык и к ней, и к тем песням, которые она пела.
Впрочем, у девушки недостатка в поклонниках никогда не было.
Вот и сейчас кто-то из новоиспечённых членов Солнечной коммуны, принятых в компанию буквально пару дней назад, восхищённо шепнул:
- Живая Янка!..
Шурик бросил взгляд в его сторону.
- Нравится тебе наша Ритка?
- Очень!
- Она всем поначалу нравится… - пробурчал Сашка уже тише, себе под нос.
Парень не расслышал его слов, да и не стал вслушиваться, полностью переключив внимание на голос поющей девушки, даже закрыл от удовольствия свои серые глаза.

«…За рекой пятиэтажка, снизу винный магазин.
Вон мужик в зелёной куртке – он как раз туда идёт…»

Костя Ветер привычно подпирал спиной дверной косяк и подпевал. Ему Ритка никогда не надоела бы.
Марыся же оставалась безучастной к пению Риты, как, впрочем, и Маис. Они стояли рядышком около окна, отвернувшись от остальных, и вполголоса разговаривали о чём-то своём. Неподалёку от них на диване расположилась стайка девчонок во главе с Аськой – те тоже болтали, но весело, громко, то и дело взрываясь смехом, и иногда их голоса перекрывали песню.

А Рите, казалось, было всё равно, слушает её кто-то или нет. Ей, по сути, тоже было отчасти плевать на всех собравшихся здесь. Она пела в первую очередь для себя.
К тому же она давно знала, как бывает – первую песню слушают все, третью – многие, а остальные – почти никто. Да Ритка и так слишком часто что-то пела.

«…Так решились все заботы, так узнали, чё к чему.
Почему-то по капусте ползал белый червячок…»

Вообще это было весьма в духе хиппи.
Не то чтобы всем действительно было безразлично, что делают остальные, но у них было принято не вмешиваться в чужую жизнь. «Живи сам и дай пожить другим» - вот как звучал их девиз.
И всех подобное положение вещей устраивало.

«...Ползал белый пароходик по бездонной глубине.
Глазки в круглые окошки – ишь ты, чайки, вот дают!..»

Может быть, именно поэтому никто не спрашивал, куда пропал ушедший ещё полчаса назад Лесьяр. Даже если кто-то и беспокоился о нём, то не выставлял это напоказ.

…А Лесьяр лежал на полу в соседней комнате, закрыв лицо руками, и смотрел на потолок сквозь растопыренные пальцы.
Картинка расплывалась, мигала; трещинки на штукатурке сливались в одну общую сеть квартирных морщин – именно такая ассоциация пришла в голову Лесьяру.
Больше никаких мыслей не было, только пульсация шума в ушах. Иногда слух вылавливал из него слова песни, и Лесьяр неосознанно цеплялся за них вниманием, вслушивался…

«…Ух ты, солнечные рыбки… Только кружится башка.
Только кажется, что будет дальше, больше…»

Голова действительно немножко кружилась. На губах парня появилась на секунду, чтобы сразу скрыться, болезненная полуулыбка.
В глазах уже начинало темнеть, хотя лампочка по-прежнему ярко светила под потолком.
И привычно проворачивалась в позвоночнике невидимая раскалённая игла.

«…Дальше больше, дальше ближе до начала, до конца.
Ты кончай такие штуки, ты давай не подыхай!..
Мы с тобой увидим скоро, как рождается Земля –
Новой каменной породой, новой эрой, первым днём…»

В коридоре тихо хлопнула дверь... Только бы в комнату никто не зашёл.
И хотелось бы с кем-то поделиться и грустью, и страхом … Но это было скорее подсознательное желание, не истинное, и Лесьяр ничуть не жалел о своём одиночестве. Гораздо хуже было бы, если бы кто-то увидел его сейчас. Ведь не зря он ушёл сюда, скрытно, никому ничего не говоря и не объясняя.
Свои проблемы он привык решать сам, не втягивая в них других людей.
Пусть даже это было очень сложно… Пусть больно…

«…Ух ты, классные игрушки тётка в сумочке несёт!..
А ребёночек в больнице помирает… ведь помрёт!
Он объелся белым светом, улыбнулся – и пошёл.
Он не понял, что по правде-то всё очень хорошо…»

…Это кончалась затянувшаяся дождливая осень, это шла Королева Зима в своей белой мантии из снежной метели, это застывало тепло изморозью на окнах по ночам, чтобы расплавится в капель поутру…

В соседней комнате Ритка остервенело доигрывала песню.

«…Эй, оторванный да брошенный отломанный ломоть
Через ломаные зубы прорывается... Тьфу!..»

Голос срывался в такт словам, и гитара будто бы захлёбывалась рыданиями.

«…Ни к обеду, ни к столу, ни к высокому престолу,
Ни к позорному столбу, ни к пограничной полосе…»

…Лесьяр молчал, смотрел невидящим взглядом в потолок, и ему казалось, что это плакала не гитара – это плакала его душа.

«…Волки воют, ветры дуют, черти носят, люди спят.
Боль зелёными кустами украшает райский сад…»

09.03.2011

P.S. В зарисовке использован текст песни Янки Дягилевой "Чёртики".